– Когда вы начали работать с Владиславом Григорьевичем Ардзинба, каким было ваше первое  впечатление о нем? Как вам работалось?

 – Я начал работать в Верховном Совете в отделе социологии в самом конце 1993 года, а референтом президента я стал в 1995 году. Когда я только пришёл, я воспринимал и Владислава Григорьевича, и представителей  Парламента первого созыва (1991–1996 гг.), за которым закрепился эпитет «золотой состав», как некие полумифические фигуры, можно сказать, что я боготворил их, да и не я один.  Когда появилась возможность видеть его лично, появилось  ощущение, что я удостоился особой чести. В отделе социологии в мои функции входила подготовка аналитических материалов. Он читал их, на основании чего и принял решение назначить меня референтом.  Работалось с ним хорошо, потому что у него был подход ученого к работе. Это очень важный принцип, потому что для ученого важны аргументы. Он создавал условия, чтобы с ним можно было спорить, разъяснять свою точку зрения, приводить аргументы, почему ты не согласен. Его стиль работы кардинально отличался  от подхода, который был характерен для советской партийной командной системы. Он был человеком другой культуры. Перед тем как принять какое-то важное решение, Владислав Григорьевич приглашал  специалистов в той или иной сфере, обсуждал с ними проблему, полемизировал. Он хорошо осознавал, что  один человек, будь он даже семи пядей во лбу,  не может во всем одинаково хорошо разбираться.

 – Могли бы вы рассказать о  каком-нибудь  ярком эпизоде, связанным с Владиславом Григорьевичем?

 – Меня часто просят об этом, но мне сложно выделить что-то одно. Серых будней в работе с Владиславом Ардзинба не было. Это был очень интересный и напряженный период. Мы жили словно на пороховой бочке, каждый день нужно было решать очень сложные вопросы. Этот этап моей жизни был привлекателен тем, что я участвовал в очень важном историческом и творческом процессе. При Вячеславе Григорьевиче всегда было такое ощущение, так как фактически нужно было строить новое независимое государство.

Часто говорят, что Владислав Григорьевич был военным лидером, но это не соответствует реальному положению вещей. Я уверен, что без него после войны мы бы не справились. За каждым политическим институтом, культурным учреждением или новым начинанием за всем этим стоял Владислав Ардзинба. Именно он заложил основу нашей государственности. Поэтому я считаю, что его военный вклад переоценить очень сложно, но его вклад в гражданское строительство и сохранение нашего государства был не менее важен.

Дело в том, что военные подвиги всегда на поверхности. Этот человек каждый день совершал подвиги. Владислав Григорьевич жил в состоянии непрекращающегося стресса, сталкиваясь ежедневно с новыми вызовами. И это не могло не сказаться на его здоровье, потому он и «сгорел». Но по-другому было нельзя, он пожертвовал собой. 

 – Каким он был человеком вне работы?

 – Вне работы у него было очень мало времени. Это время он посвящал сельскому хозяйству. Он по-настоящему отдыхал только у себя в саду. Кроме того он, сохранял привычку ученного много читать.

Большой поддержкой для него была его мама – Надежда Шаабановна. Она играла особую роль в его жизни, была его «ангелом-хранителем». Если выдавалось немного свободного времени, он также любил пообщаться с соседями.

Владислав Григорьевич очень поздно научился водить автомобиль. Когда я начал работать, он еще сам не водил машину. Будучи ученым, занимаясь научной работой, он не имел автомобиля. Когда же он стал  крупным государственным деятелем, ему уже  полагался автомобиль с водителем. И он стал водить автомобиль, УАЗик, в конце 90-х годов. Это тоже доставляло ему удовольствие. Бывало, что он на этой машине приезжал на рынок. Люди удивлялись, не могли поверить своим глазам, что из этого УАЗика выходил президент.

 – Как Вы считаете, насколько официальная пропаганда повлияла на наше восприятие Владислава Ардзинба?

 – Это всегда происходит с выдающимися деятелями. Поэтому нужно максимально использовать время для того, чтобы собрать подлинную информацию о человеке. Уже ушли из жизни многие друзья и соратники Владислава Григорьевича, которые могли многое рассказать о нем. Но время упущено.

Пропаганда устроена так – она все упрощает. Когда речь заходит об историческом деятеле, который сыграл важную роль в государстве, люди часто фокусируются на определенных периодах его жизни. От этого теряется личность, получается неинтересный, обобщенный образ.

Надо воссоздать как можно более живой образ Владислава Григорьевича Ардзинба. Ему приходилось принимать сложные решения, от которых зависела судьба народа, и это серьезная моральная нагрузка. Если бы он знал заранее, что мы победим, или был бы уверен, что поступает правильно, – в этом не было бы героизма. Героизм заключается в том, чтобы сделать рискованный шаг в неизвестность. Потому что тогда никто не знал, чем это все закончится.

Когда приносили списки убитых, это всегда давалось ему очень тяжело, так как многих из них он знал лично. Абхазы – не многомиллионный народ, где генерал не знает своих солдат. Владислав Григорьевич как главнокомандующий был в совершенно другой ситуации.

Всё это нужно учитывать, когда его описывают. Мне не нравится, когда его представляют жестким и неуступчивым. Ардзинба был мастером компромиссов и всегда знал, ради чего идет на компромиссы, он никогда не перешагнул бы черту, которая привела бы к ликвидации результатов борьбы и жертв нашего народа. Он понимал, какие шаги необходимы, а какие предпринимать нельзя. Он был мастером переговорного процесса.

Я не встречал никого, кто бы на таком высоком уровне работал с документами. У Владислава Григорьевича культура работы с текстами была тесно связана с его научной деятельностью, ведь он занимался изучением клинописи. Он внимательнейшим образом изучал все документы, проходившие через администрацию и другие инстанции. Доходило до смешного: будучи очень грамотным человеком, он иногда исправлял орфографию, пунктуацию и стиль в документах, присылаемых на подпись. Он делал это автоматически, благодаря высоко развитой культуре работы с текстом. На мой взгляд, это очень важно.

 – Как Владислав Григорьевич повлиял на вас лично?

 – Владислав Григорьевич для меня – главный учитель. Когда я стал его референтом, мне было 22 года. Фактически до его смерти я с ним работал. На тот момент мне было 37 лет, и я уже был зрелым человеком. Когда работаешь с человеком в ежедневном режиме, восприятие может меняться, иногда не в лучшую сторону – такова жизнь. Но с Владиславом Григорьевичем у меня такого не произошло. Я ходил на работу как на праздник. За всё это время я ни разу, что называется, не обломался. Он задал, на мой взгляд, очень высокую планку того, каким должен быть политик и лидер народа. К сожалению, она остается недостигнутой.

У Владислава Ардзинба было особое, даже романтическое отношение к абхазскому народу. Он гордился тем, что был абхазом, и часто это подчеркивал. Для него это было очень важно. Он героизировал абхазский народ, потому что сам жил 25 лет за пределами Абхазии и не был погружен во внутренние интриги. Он всю свою жизнь оставался учёным. Если бы не это, он не смог бы добиться таких результатов.